АЛКОГОЛЬНАЯ КАТАСТРОФА. Как остановить вымирание России?

by Григорий Иванович Тарханов

1 января, 2020

548

1. Российский демографический кризис

Постперестроечный период в России ознаменовался демографической катастрофой, получившей название «русский крест» (Вишневский 1998; Римашевская 1999).

С 1987 г. по 1993 г. суммарный коэффициент рождаемости в стране сократился с 2 до 1,3 ребенка на женщину, а рождаемость упала с 17,2 до 9,4 родов на 1000 чел. С 1986 по 1994 гг. смертность в России выросла с 10,4%о до катастрофического и аномального для сколько-нибудь развитых стран уровня 15%. В 1991-1992 гг. смертность сравнялась с рождаемостью, а вскоре и значительно превысила ее. В настоящее время смертность в России продолжает радикально превышать уровень рождаемости, что ведет к быстрому вымиранию нашей страны.

2. Вклад факторов низкой рождаемости и высокой смертности в «русский крест»

По европейским меркам уровень рождаемости в России нельзя назвать беспрецедентно низким, стольже низкая рождаемость наблюдается и во многих развитых странах. Однако уровень смертности в России (и некоторых других восточноевропейский странах) действительно аномально высок. Не только в странах Запада, но и в Армении и Грузии приблизительно столь же низкая рождаемость, как и в России, сочетается с такой же невысокой или еще более низкой смертностью, благодаря чему заметного убывания населения, т.е. острого демографического кризиса, здесь не наблюдается. В России именно катастрофическая смертность населения создает колоссальный разрыв между рождаемостью и смертностью, который выливается в депопуляцию страны. В общем, можно выделить две основные группы гипотез относительно причин столь высокой смертности в нашей стране. Чрезвычайно высокая смертность в России — результат падения уровня жизни после распада Советского Союза и связана с такими факторами, как экономический кризис, низкий уровень медицины, неблагоприятная экологическая ситуация, неудовлетворенность жизнью и т.д. Основными фактором сверхсмертности россиян является высокий уровень потребления алкоголя, табака и тяжелых наркотиков. Нет сомнения, что свой вклад внесли обе группы факторов, однако необходимо выяснить, какая же из них оказала решающее воздействие. Попробуем проверить эти гипотезы, сопоставив их с имеющимися данными (подробнее см.: Халтурина, Коротаев 2006).

3а. Экологический фактор

После распада Советского Союза, когда смертность россиян резко выросла до аномального уровня, нагрузка на окружающую среду уменьшилась, в первую очередь в связи с падением производства и многократным снижением уровня химизации сельского хозяйства. Объемы выбросов вредных веществ в атмосферу и окружающую среду, в целом, существенно сократились. В середине 1990-х впервые за долгие годы наступила некоторая стабилизация состояния окружающей среды (см. об этом, например: Яблоков 2003). Все это происходило на фоне катастрофического роста смертности населения. Нет сомнения, что не слишком благоприятная экологическая ситуация негативно сказывалась и сказывается на здоровье россиян и вносит определенный вклад в повышенную смертность, в особенности, в зонах экологического бедствия (Ревич и др. 2002, 2004; Ревич 2005). Однако, в целом, очевидно, что экологическая ситуация не является фактором, объясняющим феномен российской сверхсмертности 1990-х гг

3б. Экономический кризис

Детальный анализ приводит нас к выводу, что экономический кризис также не является главной причиной кризиса смертности в России (см. об этом: Халтурина, Коротаев 2005, 2006; Коротаев, Комарова, Халтурина 2007). Во-первых, настоящий кризис сверхсмертности разразился в 1990-1994 гг. в более обеспеченных и менее экономически пострадавших северных постсоветских странах: России, Украине, Белоруссии и странах Балтии. В то же время в самых бедных странах Закавказья и Центральной Азии, где экономический кризис был нестандартно тяжелым даже по постсоветским меркам, прирост смертности был существенно меньше (об экономической динамике постсоветских стран см., например: Maddison 2001; World Bank 2007)1. В рамках Центральной Азии реальный кризис смертности разразился также только в наиболее экономически развитом Казахстане. Во-вторых, в России более всего от кризиса сверхсмертности пострадали не беднейшие половозрастные группы – дети и женщины – а экономически наиболее состоятельная половозрастная группа мужчин среднего возраста. Относительный прирост смертности (в процентах) среди пенсионеров также был существенно ниже, чем среди мужчин работоспособного возраста. Наконец, среди регионов России наибольшей продолжительностью жизни отличаются такие беднейшие и политически нестабильные регионы, как Ингушетия и Дагестан. Если в России, в целом, в 2005 г. продолжительность жизни составляла 59 лет для мужчин и 73 года для женщин, то в Ингушетии эти показатели были равны 72 и 79 годам, а в Дагестане 69 и 77 годам соответственно (Росстат 20076: 84). Безусловно, экономический кризис внес существенный вклад в негативное развитие демографической ситуации в России, однако он объясняет лишь меньшую часть феномена российской сверхсмертности, который так ярко проявил себя в начале 1990-х и в полной мере сохраняется в наши дни. Особенно отчетливо это видно при анализе демографического и экономического развития России в кросс-национальной перспективе. На Рис. 2 представлено распределение стран мира в 2001 г. по двум следующим показателям: ВВП на душу населения в паритете покупательной способности (ППС) и продолжительность жизни мужчин (группы, наиболее пострадавший от кризиса сверхсмертности в России). Каждый квадрат представляет собой ту или иную страну, а усредненная линия представляет собой «магистральную дорогу», по которой в ходе модернизации более или менее сходным образом проходят все регионы мира.

Мы видим три основных зоны, соответствующих трем крупным фазам мир-системного развития (подробнее см.: Коротаев, Малков, Халтурина 2007). Большую часть своей истории человечество провело в зоне крайне низкой продолжительности жизни (и мужчин, и женщин) и крайне низкого производства ВВП на душу населения. Именно такими были условия жизни, скажем, в России 200 лет тому назад. В настоящее время в этой зоне преобладают наименее развитые африканские страны. На этом этапе (в диапазоне 400-3000 долларов на душу населения в год, ППС) даже небольшой прирост ВВП на душу населения ведет к значительному росту продолжительности жизни. Это достигается за счет ликвидации голода, внедрения сравнительно дешевых (но эффективных в сопоставлении с традиционными средствами) современных медицинских техник и препаратов, позволяющих радикально снизить младенческую смертность и ликвидировать многие эпидемические заболевания, за счет радикального улучшения санитарно-гигиенических условий и т.д. (данные процессы обычно обозначаются как «эпидемиологический переход») (см., например: Chesnais 1992). В результате рост душевого ВВП с 400 до 3000 долларов обычно сопровождается действительно кардинальным ростом средней продолжительности жизни как мужчин, так и женщин (с менее 30 до почти 70 лет). Однако в диапазоне 3000-10000 долларов корреляция между среднедушевым ВВП и продолжительностью жизни падает почти до нуля. Действительно, средняя продолжительность жизни мужчин в странах, производящих ВВП в размере 3000- 4000 долларов на душу населения в год, составляет 69 лет, а в странах с производством ВВП в пределах 8000- 11000 долларов ППС — около 70 лет. Из этой диаграммы мы видим, что страны Закавказья и Средней Азии, а также Ингушетия и Дагестан не являются аномальными. Существуют десятки стран со значительно меньшим ВВП на душу населения, чем в России, и значительно более благоприятной ситуацией со смертностью и продолжительностью жизни. В самых богатых странах мира (с производством ВВП на душу населения в размере более 25000 долларов ППС) средняя продолжительность жизни мужчин все-таки заметно выше — 75,6 лет. Но достигается эта прибавка за счет инвестирования многих сотен миллиардов долларов в современное дорогостоящее здравоохранение (вторая фаза эпидемиологического перехода [см., об этом, например: Андреев, Кваша, Харькова 2004]): оснащение больниц высокотехнологичным оборудованием, распространение здорового образа жизни, радикальное улучшение качества питания и т.п. На этом этапе каждый дополнительный год человеческой жизни обходится в десятки раз дороже, чем во время первой фазы эпидемиологического перехода. Обратим внимание, что экономическое движение России и других европейских стран бывшего Советского Союза после 1990 г. происходило именно в диапазоне ВВП на душу населения 300011000 долларов в год, то есть как раз в том диапазоне, где корреляция между экономическими показателями и продолжительностью жизни особенно слаба. Это заставляет предположить, что экономический спад не может объяснить большую часть прироста смертности в России и соседних странах.

3в. Кризис медицины

Экономическая ситуация в стране, как правило, сильнейшим образом отражается на состоянии медицины и системы здравоохранения, в целом. Ряд исследователей указывали именно на кризис российской медицины в качестве основного фактора катастрофической смертности в России. Однако, «вопреки тому, что кажется очевидным, Россия избежала резкого снижения расходов на здравоохранение в 1992-1995 гг. Согласно двум независимым оценкам, их снижение, с учетом поправок на инфляцию, составило около 10% (Davis 1997; Shapiro 1997). Количество больничных коек и врачей на душу населения почти не уменьшилось (UNDP 1995). Таким образом, «обвала» не произошло» (Школьников, Червяков 2000: 18). В пользу такого утверждения свидетельствует, в частности, проведенное в Новосибирске исследование заболеваемости инсультами. Смертность от инсультов там выросла с 1987 по 1994 гг. за счет увеличения количества инсультов, в то время как процент умерших среди перенесших инсульт практически не увеличился (stegmayr et al. 2000). Состояние медицины в России вряд ли хуже, чем в странах Закавказья и Центральной Азии, где ситуация со смертностью и продолжительностью жизни, в целом, заметно более благополучная. Ряд показателей свидетельствует о позитивных тенденциях в российской медицине в постсоветские годы — например, наблюдается снижение материнской и младенческой смертности и детской смертности от лейкемии. Все это находится в разительном контрасте с ростом общей смертности россиян после 1999 г., прежде всего людей трудоспособного возраста вплоть до 2006 г. Очевидно, что недостаток доступного и качественного медицинского обслуживания вносил и вносит свой вклад в повышенную смертность в России и других странах СНГ. Однако привлечения этого фактора совершенно недостаточно для объяснения феномена российской сверхсмертности.

3г. Неудовлетворенность жизнью и духовное неблагополучие

Достаточно распространенным является предположение о том, что социальный стресс и неудовлетворенность постсоветской действительностью вносят решающий вклад в формирование феномена сверхсмертности россиян. Социопсихологические исследования показывают, что, жители ряда постсоветских европейских3 республик в 1990-е гг. были менее удовлетворены жизнью и счастливы, чем жители многих других регионов мира. Однако жители многих постсоветских и восточноевропейских республик в 1990-е гг. были ничуть не более, а зачастую менее счастливы, удовлетворены жизнью и оптимистичны, чем россияне (World Values 2001; Brainerd and Cutler 2005). Однако это не мешало жителям этих стран иметь значительно, а иногда и разительно меньшие показатели смертности и значительно большие показатели продолжительности жизни. Анализируя данные опроса в рамках программы «Центрально- и восточноевропейский барометр», Е. Брейнерд и Т. Кутлер указывают на то, что после 1998 г. уровень пессимизма российских мужчин 25-64 лет существенно снизился, что произошло на фоне существенного прироста смертности в этой группе (Brainerd, Cutler 2005). Опросы фонда «Общественное мнение» также фиксируют значительное улучшение психологического самочувствия россиян с 1998 по 2001 годы, см. Рис. 3. Тем не менее, несмотря на рост оптимизма и улучшение психологического самочувствия россиян, смертность в России за этот период существенно возросла — с 13,5%о в 1998 г. до 15,6%о в 2001 г., т.е. почти на 300 тыс. дополнительных смертей за год (World Bank 2007).

Такую же динамику показывают и опросы россиян относительно субъективного восприятия уровня счастья. Доля россиян, считающих себя счастливыми, существенно увеличилось за последнее время — с 48% в 1999 г. (World Values 2001) до 72% в 2007 г. (Башкирова и партнеры 2007). Таким образом, в постдефолтный период число несчастных в России снижалось, но смертность до последнего времени росла. Следовательно, пессимизм и неудовлетворенность жизнью не являются важнейшими факторами кризиса сверхсмертности в России. Одним из наиболее последовательных сторонников гипотезы о психологическом основании кризиса смертности в России является И. А. Гундаров (1995, 2001а, 20016, 2004). В своих работах в подтверждение этой гипотезы он приводит результаты статистического теста, основанного на подсчете «коэффициентов сцепленности» показателей смертности с различными социальными и экономическими показателями, а также результаты регрессионного теста для некоторых стран Восточной и Центральной Европы и СНГ. Сила связи с показателями смертности оказалась выше всего для уровня убийств, несколько меньше для уровня питания, заработной платы и самоубийств. При расчетах использовались также такие показатели, как промышленное и сельскохозяйственное производство, потребление алкоголя, обеспеченность врачами, розничный товарооборот и ввод в эксплуатацию жилых домов (Гундаров 1995). Как и многие другие исследователи (см., например: Гайдар 2005; Brainerd, Cutler 2005: 122), И. А. Гундаров пользовался неверными официальными данными по потреблению алкоголя в России и других государствах.

Официальные данные по потреблению алкоголя в постсоветских странах не учитывают теневого сектора в производстве и импорте алкогольных напитков, который занимает в ряде стран доминирующее положение. И если официальные данные по Российской Федерации отражают хотя бы общую динамику потребления алкоголя, то, например, данные по Украине и Казахстану не выдерживают совершенно никакой критики. В этих странах официальные данные и реальное потребление различается в несколько раз. Что касается уровня убийств, то он зависит не только от нравственного состояния населения. Мощнейшим фактором уровня убийств в обществе является потребление алкоголя (см. об этом, например: Andreasson, Rosmelsjo, Allbeck 1988; English 1995; Немцов 2001, 2003a; Андриенко 2001). Большинство российский убийц пьяны в момент убийства (МВД РФ 2005: 64), в состоянии опьянения находится и значительная часть самоубийц. Есть основания предполагать, что проведенный И. А. Гундаровым статистический тест указал на уровень убийств как на самый надежный предиктор смертности в России, в значительной степени, потому что этот показатель является лучшим показателем потребления алкоголя, чем официальная статистика потребления алкоголя (см. об этом подробнее статью А. В. Подлазова в данной книге). Исследование смертности мужчин в Москве и Удмуртии методом случай-контроль показало, что психологические факторы (состояние подавленности, агрессивность), будучи статистически значимыми, не являются ни преобладающими, ни даже наиболее сильными из множества факторов (в отличие от суммарного вклада показателей потребления алкоголя) (Школьников, Червяков 2000). Однако сам метод случай-контроль допускает погрешность, например, респонденты могут быть склонны приписывать личностям умерших трагические черты. К тому же не исключено, что и здесь мы сталкиваемся с влияние алкоголя — ведь множество исследований показывает, что злоупотребление алкоголем не только увеличивает риск преждевременной смерти, но и является мощным фактором депрессии (см., например: Rehm 2003). Регрессионный анализ данных Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения (РМЭЗ) на предмет статистически значимых отличий умерших и не умерших мужчин старше 18 лет за период с 1992-2002 не выявил значимости психологического фактора (уровень оптимизма), в отличие от возраста, индекса массы тела, курения и потребления крепких алкогольных напитков (водки и самогона) (Brainerd and Cutler 2005). Нет сомнения, что психологическое состояние граждан оказывает влияние на их здоровье и продолжительность жизни (хотя механизмы могут быть совсем иными, чем это кажется с первого взгляда). Однако без сомнения данный фактор нельзя назвать основным фактором кризиса ссверхсмертности в постсоветской России.

Полная версия статьи: